Деякі спірні питання з історії населення Південного Подніпров'я IX—IV тис. до н. е.

Abstract

У статті йдеться про хронологію могильників епох мезоліту та неоліту у зв’язку з одержанням нових радіокарбонних дат для них у Оксфордській лабораторії. Дискутується питання про приналежність могильника Василівка II до мезоліту чи неоліту. Автори полемізують з канадським антропологом К. Джекобсом з проблеми часу неолітизацїі та шляхів проникнення землеробства у Східну Європу.

Согласно общепринятым взглядам, мезолитические могильники Украины датируются IX—VII/VI, а неолитические — V—IV тыс. до н. э. Последняя датировка обоснована рядом радиокарбонных определений, полученных нами в Киевской и Оксфордской лабораториях (табл. 1, 2). В последнее время в англоязычной литературе возникла дискуссия по поводу абсолютного возраста неолитических могильников Украины и их роли в историческом развитии населения Юга Восточной Европы в IX—IV тыс. до н. э. Поводом послужило получение в Оксфорде западными учеными шести дат из мезолитического и неолитического могильников Украины: Васильевка III датируется IX тыс. до н. э., а Васильевка II — концом VII — первой половиной VI тыс. до н. э. (табл. 3, 4). Если в целом первая датировка не противоречит принятому датированию мезолитического периода, то вторая ставит нас перед дилеммой: относить ли могильник Васильевка II к неолитической эпохе в соответствии с обрядом погребения, или же к мезолитической, согласно оксфордскому определению абсолютного возраста. Публикуя эти даты, К. Джекобс предлагает «удревнить» время сложения неолитических культур в Поднепровье на 1—1,5 тыс. лет, т. е. относить процесс неолитизации к VII—VI тыс. до н. э. В подтверждение этой идеи он приводит результаты химического анализа костей, погребенных в Васильевке II, свидетельствующие об уменьшении доли животных белков и увеличении количества злаков в рационе неолитических людей по сравнению с мезолитическими. Принимая во внимание факт отсутствия и Поднепровье диких злаков, а также появление культурных злаков здесь не ранее V тыс. до н. э., причины изменения химического состава костей, при переходе от мезолита к неолиту, видимо, следует усматривать не в развитии неолитического хозяйства (земледелия), как предлагает К. Джекобс, а, скорее, в изменении антропологического состава населения в это время. Следовательно, заключение К. Джекобса о начале процесса неолитизации в Поднепровье на рубеже VII—VI тыс. до н. э. нуждается в дополнительной аргументации. Вызывает у нас сомнение также вывод этого автора о том, что главный путь проникновения земледелия и скотоводства на север Восточной Европы лежал через Кавказ. Однако эта проблема требует специального рассмотрения.

Ukrainian Mesolithic burials have been widely recognized as dating back to the IX—VII/VI millennium В. C., while Neolithic — to the V—IV millennium В. C. The latter’s age has been determined in a number of radiocarbon assays carried out in Kyiv and Oxford Laboratories (Tables 1, 2). However, recent English-language publications have again raised a discussion concerning the absolute dating of the Ukrainian Mesolithic-Neolithic burials and their significance in historical development of South-Eastern Europe in the IX—IV millennium В. C. (Jacobs, 1993; Jacobs n. d., Jacobs and Price n. d., Anthony, 1994). This discussion is based on the findings of six dates of the burials which have been carried out in Oxford Radiocarbon Laboratory: Vasilivka III Mesolithic necropolis age has been estimated as relating to the IX millennium В. C. and Neolithic burials of Vasilivka II necropolis — to the end of the VII — the first half of the VI millennium В. C. (Tables 3, 4). While on the whole the first date don’t contradict the dating of the Mesolithic period, the second date faces us the dilemma: wether, in accordance with the burial ritual used, we should refer Vasilivka II to Neolithic period, or to Mesolith, in conformity with the absolute dating received in Oxford. Publishing this date, K. Jacobs saw the solution of this problem in the necessity to shift the period of Neolithic culture formation in the Dnieper region 1–1.5 thousand years back. This idea is also substantiated by the chemical composition of Vasilivka II human bones, which indicates a decreased consumption of animal protein and an increased consumption of cereal grains during the early Neolithic. Taking into account the fact that the wild cereals that might have caused the above changes are unknown for the Dnieper region, and the fact that cultivated cereals were first brought here not earlier than the V millennium В. C., it seems obvious that the reasons for the changed chemical composition of human bones found there should be looked for not in the transition of the population to Neolithic economy but elsewhere. Thus, K. Jacobs’ conclusions about the start of cultural Neolithization in the Dnieper region at the junction of the VII—VI millennium В. C. Still need additional substantiations. Another K. Jacobs’ conclusion — that the main route of penetration of agriculture and husbandry to the North of Eastern Europe ran across the Caucasus — caused our serious doubts. However, this problem requires special consideration.