К исходу XIX века повесть, ставшая наряду с романом центральным доминирующим жанром в американской литературе, благодаря усилиям ее классиков, в том числе и Г. Мелвилла1, под его пером стала саморефлексирующим жанром. Ее стремление стать универсальным художественным жанром, подобным роману, выражается в ней в преодолении своих границ, в сознании необходимости теоретически осмыслить свою природу, в способности стать открытой формой, вмещающей в себя рефлексию о себе самой. Теория жанра в ней предстает не как нечто абстрактно-самодовлеющее и привнесенное извне, но органично связанное с самим повествованием и как бы рождающееся из него. Это, разумеется, не системное изложение жанровой теории, но скорее свободная рефлексия в связи с самыми разными аспектами повествования, реплики автора-повествователя по разным поводам, связанным с рассказываемой историей.
К исходу XIX века повесть, ставшая наряду с романом центральным доминирующим жанром в американской литературе, благодаря усилиям ее классиков, в том числе и Г. Мелвилла, под его пером стала саморефлексирующим жанром. Ее стремление стать универсальным художественным жанром, подобным роману, выражается в ней в преодолении своих границ, в сознании необходимости теоретически осмыслить свою природу, в способности стать открытой формой, вмещающей в себя рефлексию о себе самой. Теория жанра в ней предстает не как нечто абстрактно-самодовлеющее и привнесенное извне, но органично связанное с самим повествованием и как бы рождающееся из него. Это, разумеется, не системное изложение жанровой теории, но скорее свободная рефлексия в связи с самыми разными аспектами повествования, реплики автора-повествователя по разным поводам, связанным с рассказываемой историей.
